Пикантная история - Страница 11

– Ты хочешь. э-э-э… увидеть его?

– О да, – мрачно сказал он, предъявляя одному из охранников свой паспорт. – Если у меня есть сын, я хочу его увидеть.

Октавия кормила Лоренцо и мельком взглянула на них. Сорча сумела лишь слабо улыбнуться в ответ. Она застыла в ожидании реакции Цезаря.

«Полюби его», – беззвучно молила она.

Цезарь смотрел на малыша. Тот шевелил ручками и ножками и пищал, как птенец. Он снова вспомнил свою сестру. Когда ее привезли домой, маленький Цезарь постоянно искал маму и говорил ей, что ребенок плачет.

– Да, они часто это делают, – отвечала она. – Няня позаботится об этом.

Об этом. Прожив на свете достаточно долго, Цезарь понял, как далеки его родители друг от друга и от детей. Их союз был продиктован деловыми соображениями, а зачатие наследников проходило по плану. Мать Цезаря принесла семье титулы и положение в обществе. Его отец требовал сыновей, чтобы было кому управлять корпорацией, если он займется политикой. Дочь тоже была ценным активом, который можно будет использовать, когда подойдет время.

Цезарь был готов поклясться на целой стопке Библий, что их равнодушие не отразилось на нем. Когда он учился в частной школе-интернате, то не скучал по родным. Он говорил с родителями так же редко, как и живя дома. В семье никогда не возникало разногласий. Все сводилось к деловым обсуждениям насущных вопросов. И родители не сомневались, что воспитанный подобным образом сын будет равно практичен и в выборе жены, и в определении жизненных целей.

Эти цели включали нечто вроде возвращения долга семье Дайеги, оказавшей им помощь в стабилизации бизнеса после разоблачения шпиона.

Он стал отцом? Цезарь понял, что впервые смотрит на Сорчу как на мать. Она неловко села в кресло, задыхаясь, словно пробежала марафон. Ее лицо было бледным, но она улыбнулась, когда медсестра взяла ребенка и передала его ей.

Сорча приветствовала малыша грудным смехом, от которого мышцы Цезаря напряглись, а волоски на шее встали дыбом. Казалось, он услышал песню, которую в первый раз слышал давным-давно, когда погода была чудесная, школа осталась позади и день был ничем не занят.

– Ах ты, бедняжка, – проворковала она, целуя ребенка в щечку и щекоча его с той любовью, какой никогда не было в детстве Цезаря.

Открытая демонстрация любви повлияла на него так, что он не взялся бы определить чувство, которое испытал. Цезарь был не счастлив, но и не расстроен. Эти две эмоции смешались.

– Ты скучал по мне? Я тоже по тебе скучала. – Сорча подняла глаза, и на миг Цезарь предположил, что она говорит с ним. – Я назвала его Энрике, – сказала она. Глаза ее были огромны, розовые губы блестели.

Его второе имя.

Спокойствие мужчины было поколеблено еще сильнее, ладони стали влажными. Ему стало ясно, что пыталась объяснить его сестра, биолог, их отцу. Она сухо говорила: «Чувства называются чувствами, потому что их чувствуют».

Цезарь покачал головой, уверенный, что отец чувствует очень редко. Мать могла продемонстрировать нечто вроде теплоты по отношению к старой подруге или расстроиться из-за того, что разбилась любимая ваза, но отец никогда не опускался до сантиментов.

А он – копия отца. Верно?

– Хочешь его подержать? – хрипло спросила Сорча.

– Разве ты не должна его покормить?

Это была инстинктивная защита. Он не знал, как держать ребенка. Цезарь думал о детях, но они оставались для него отдаленной целью, очередным шагом в процессе, причем он планировал в значительной степени поручить их воспитание своей жене и персоналу, который она наймет.

Он мог бы ударить Сорчу – эффект был бы тот же самый. Она стала белой, ее подбородок задрожал.

– Пожалуйста, отвернись, – напряженно попросила она.

Потому что ей нужно было обнажить грудь.

Если они спали вместе, он ее уже видел, разве не так?

Но Цезарь отвернулся.

Он сосредоточился, пытаясь вспомнить, видел ли он ее грудь не только мысленно – чем занимался не один раз, – но и воочию. Перед его глазами возникли два кремовых полушария с розовыми сосками под цвет ее губ. Она действительно так выглядит? Или это просто его фантазия?

Он хочет взглянуть, черт возьми! Ему нужно подтверждение, что утраченная неделя жизни возвращается. Он – сильный, здоровый, могущественный мужчина, привыкший полагаться на себя. Чтобы собственная голова подвела его… Но врачи считают, что провал в памяти останется навсегда.

Это было бы терпимо, если бы неделя была обычной, но нет. В один из этих семи дней он зачал ребенка.

Октавия встала, немного помедлила, затем повернулась к ним:

– Я должна сказать. Мой муж сказал мне, что это его кузен. Он поменял бирки у детей. Это. – Она пожала плечами. – Ревность, я думаю. Соперничество двоюродных братьев. Полиция уже в курсе. Я уверена, что вас попросят написать заявление. Простите.

Сорча не была бы Сорчей, если бы не заверила Октавию, что это не ее вина.

Цезарь был в ужасе. Что, если бы Энрике отправился в чужой дом? Его ребенок воспитывался бы чужими людьми!

Эта мысль заставила Цезаря похолодеть, а затем его охватила жгучая ярость. Никому не позволено красть у него, к тому же такую ценность, как его сын…

Энрике его сын?

Он действительно желает, чтобы это оказалось правдой?

Октавия положила своего ребенка в кроватку, сонно пожелала всем спокойной ночи и вышла, держась за руку медсестры.

Цезарь подошел к ее ребенку и посмотрел на него, не зная, что ищет. Ведь все дети выглядят одинаково.

Он захотел взглянуть еще раз на мальчика, которого держала Сорча. Найдет он что-нибудь знакомое в его чертах?