Пикантная история - Страница 22

Ее сердце упало, но Сорча напомнила себе, что Монтеро не похожи на Келли. Его сестра появилась на их свадьбе только потому, что ей было «по пути». Он когда-нибудь в жизни держал ребенка?

Подойдя к Цезарю, она мягко заставила его прижать ребенка к себе.

– Согревай его, пока я переодеваюсь. И придерживай головку. Вообще-то он хорошо ее держит, но все равно. Поговори с ним.

– О чем? – Теперь Цезарь прижал Энрике к плечу, словно набрал слишком много продуктов в магазине, а корзинку не взял.

– Он слушал мой голос девять месяцев. Он чувствует себя в безопасности, когда слышит меня. Нужно, чтобы и твой голос ассоциировался для него с безопасностью. Говори с ним на валенсийском диалекте. Вряд ли ты захочешь, чтобы я учила его этому. У меня акцент. – Она ушла в спальню.

У двери Сорча оглянулась. Взгляд Цезаря говорил о том, что ему все это не нравится.

– Притворись, что это Корм. По крайней мере, он не будет спорить с тобой, кто лучший вратарь в мире.

Сорча прикрыла за собой дверь. Цезарь знал, что она раздевается. В этом он был готов помочь…

В детстве он держал на руках котят, когда кошка в винограднике окотилась, но ребенка – никогда. А тут. Этот ребенок рождал в нем неведомые чувства, он был таким хрупким, его кожа была такой нежной, что Цезарь боялся причинить ему вред, сделав неверное движение.

Поговорить с ним? Он осторожно пристроил Энрике на сгибе локтя и взглянул на него. Ему не требовался результат ДНК-теста, чтобы поверить, что это его сын.

– Она сумасшедшая, – пробормотал Цезарь себе под нос, не желая обращать внимание на нелепое предположение Сорчи по поводу того, что Энрике почувствует себя в безопасности, слыша его голос.

И что говорить? Ребенку всего десять дней, он едва способен контролировать свой взгляд. Он не поймет ни слова.

Глаза – того же оттенка, что и глаза матери, – изучали потолок. Совсем-совсем как у Сорчи, заметил очарованный этим сходством Цезарь. И такой же прямой взгляд.

Энрике уставился на него.

Цезарь обнаружил, что молча поднимает брови, словно спрашивая: «Ну, и что сейчас?»

Крошечный лобик Энрике прорезали морщинки. Миниатюрные брови приподнялись с тем же выражением, что и у Цезаря.

– Ты дразнишь меня? – спросил потрясенный Цезарь. Усмешка тронула его губы.

Ротик Энрике дернулся, и это было похоже на улыбку.

Что за черт?

Он видел в глазах сына маленькую личность, пока они смотрели друг на друга. Новый ум пытался понять этот мир.

– Я точно знаю, что ты чувствуешь, – пробормотал Цезарь, вспоминая, как пришел в себя в клинике и в первое время не узнавал ничего.

Он обнаружил, что прикасается к кулачку малыша.

Энрике разжал кулачок и крепко ухватил отца за палец. С таким же успехом он мог бы сжать легкие Цезаря. Что-то произошло в этот момент, что-то необычное. Цезарь никому не верил, ни с кем не откровенничал, никого не подпускал близко без тысячи тестов. А этот мальчик легко проник прямо в его сердце, оставив вход открытым.

В душе мужчины вспыхнуло мощное желание защитить.

Цезарь не был биологом, как его сестра, но он понимал, что родители должны испытывать желание бороться до конца за своего отпрыска. Это заложено в них на генном уровне.

В это мгновение Цезарь осознал, что готов сделать все для этого мальчика. Он осторожно погладил пальцем крошечные пальчики.

– Я всегда буду с тобой, – пообещал он сыну.

На ночь Энрике остался в гостиной. Цезарь смотрел спортивные новости, отключив звук, а Сорча в спальне бросала взгляды на кровать, которую им предстояло разделить.

И еще она смотрела на то, что оставила для нее модистка, уже увезшая в Париж подвенечное платье.

Этот сексуальный пеньюар – ее идея или идея Цезаря?

В любом случае он восхитителен. Только вряд ли понадобится.

Сорча собиралась провести брачную ночь во фланелевой пижаме.

Она услышала, как пульт слегка стукнул о стол, и напряглась, когда Цезарь вошел в спальню. Он бросил взгляд на нее, потом посмотрел на серебристый шелк с голубыми кружевами, лежащий на пушистом белом покрывале.

Это было ужасно. Сорча не выдержала и выпалила:

– Ты понимаешь, что я не могу заниматься любовью, верно?

– Доктор при мне предупредил, что нам нужно подождать шесть недель, да, – сухо сказал он, оставляя дверь приоткрытой, чтобы они могли услышать Энрике.

– Это… – Сорча показала на сексуальный пеньюар. – Ты ожидаешь от меня что-то сегодня?

Она зарделась, голос у нее сел. Она хотела коснуться Цезаря, доставить ему удовольствие. Это была их брачная ночь, во имя всего святого, но… Она попыталась проглотить ком в горле.

– Ты хочешь чего-то? – спросил он. Его руки были скрещены на груди, тон говорил о том, что он уверен в отрицательном ответе.

– Не знаю, – простонала Сорча, тоже скрестив руки.

Она не была ханжой, но не обладала большим сексуальным опытом. Репутация матери, затем беременность сестры-школьницы приучили ее к сдержанности. На работе было не намного лучше. Желая, чтобы ее воспринимали серьезно, Сорча отказывалась от флирта и свиданий с коллегами. У нее была пара длительных отношений, но ее целью оставалась карьера, а не совершенствование любовных навыков.

Она отчетливо сознавала разницу между ними в тот день в Валенсии, но надеялась, что Цезарь получил столько же удовольствия, сколько и она. Однако Сорча проснулась одна. Все, что произошло потом, доказывало, что он не был удовлетворен ее усилиями.

– Модистка спросила меня, потребуются ли пеньюар и ночная рубашка. Я сказал «да». – Цезарь пожал плечами. – Но я не предполагал, что ты воспримешь это как приказ.