Они подписали документы на следующий день. Рука Сорчи дрожала, когда она ставила свою подпись. Как она стала владелицей половины этой собственности? Сорча чувствовала себя мошенницей.
К счастью, дети требуют постоянного внимания, и у нее не было времени задумываться об этом. Следующие несколько недель были плотно заняты. Сорча встречалась с дизайнерами, проводила собеседования с нянями и другим персоналом, который был необходим на вилле. Она выбирала одежду для себя и для Энрике и обустраивала детскую. Цезарь выделил ей для этого умопомрачительную сумму.
Сорча рассчитывала, что за это время сможет сблизиться с мужем. Ей это удалось, но не полностью. Цезарь делился с ней деловыми проблемами, она рассказывала ему, как продвигаются работы в доме. Они восхищались Энрике, как всякие новоиспеченные родители.
В том, что касалось их сына, они стали очень близки. Сорча мечтала о том, чтобы Цезарь влюбился в него, и ее мечта сбылась. Он уделял Энрике все свободное время, убаюкивал его ночью, менял ему подгузники. Однажды Цезарь пришел к ней в мокрой рубашке с закатанными рукавами, держа на руках Энрике.
– Мы были в ванной, – объяснил он. – Но сейчас он сухой и чистый. И голодный.
Иногда они смотрели по вечерам фильмы, а когда Сорча присоединилась к нему в тренажерном зале и зашагала на дорожке, Цезарь забеспокоился:
– Доктор разрешил тебе?
Они спали вместе, часто их тела соприкасались. Сорча знала, что он каждое утро просыпается возбужденным, но они держали руки при себе и целовались лишь при встрече и прощании. Иногда Цезарь дотрагивался до ее плеча или талии.
Он все еще привыкает к мысли, что может ее целовать? Он сдерживается потому, что ей пока нельзя заниматься сексом? Или ему ничего от нее не нужно?
Если бы у нее на руках не было такого доказательства, как Энрике, Сорча решила бы, что страстный мужчина, снедаемый вожделением, является лишь плодом ее извращенного воображения.
Так что она была вдвойне встревожена, вернувшись из клиники. Сорча не могла дождаться того момента, когда они смогут покончить с вынужденным обетом безбрачия и займутся любовью. Момент настал, но она проглотила язык.
Вечером они были приглашены в гости к его матери. Сорча не напомнила Цезарю, что сегодня посетила врача. Он пришел поздно, когда она заканчивала макияж.
Сорча нигде не бывала и наслаждалась уединением в пентхаусе Цезаря. Она занималась ребенком, общалась по скайпу с родственниками и не чувствовала себя в изоляции.
Мысль о том, что сегодня она впервые предстанет перед людьми как сеньора Монтеро, страшила молодую женщину.
К счастью, у нее была Октавия. Сорча часто переписывалась со своей новой подругой в самые неподходящие для этого часы, например ночью, когда вставала, чтобы покормить Энрике. Но у Октавии были те же проблемы. К тому же она помогала Сорче в том, что касалось ее нового статуса.
Сорча написала ей: «Мне нужно купить кое-какие платья. Стилист утверждает, что нужно по меньшей мере десять. Это не слишком?»
Октавия ответила: «Я купила две дюжины, когда вышла замуж. А потом купила еще двенадцать – спасибо Лоренцо за мои округлившиеся бедра и грудь».
Две дюжины? Платья стоили четырехзначную сумму каждое!
Однако этот прием мать Цезаря устраивает в честь своей невестки. Ла-Рейна Монтеро представит жену своего старшего сына пяти сотням ближайших друзей и родственников. Через месяц Ла-Рейна сделает это снова, когда будет объявлено о помолвке ее второго сына и Дайеги Фуэнтес.
Сорча не бывала на таких мероприятиях, будучи личной помощницей Цезаря, и тем более никогда не становилась виновницей торжества. Ее роль в эти дни сводилась к тому, чтобы вовремя доставить его смокинг из химчистки и была подана машина. Когда она поинтересовалась, должна ли заняться этим сейчас, став его женой, он спросил:
– А ты хочешь?
После этого последовала беседа о ее роли в организации его жизни. Сорча и так была загружена. Подготовку их дома можно было считать полноценной работой, не говоря уже о материнстве. Ей хотелось бы взять под контроль распорядок Цезаря, но она не была уверена, что сможет с этим справиться.
В конце концов Цезарь предложил ей нанять личную помощницу. Сорча рассмеялась.
– У моей матери она есть, – пояснил он, небрежно пожав плечами.
– Я не могу сравниться с твоей матерью, – запротестовала Сорча.
– Ты еще не герцогиня, но станешь ею. Моя мать сурово осудит тебя, если ты будешь обходиться без аксессуаров, приличествующих твоему положению.
Они приехали пораньше, чтобы встречать гостей. Сорче казалось, что на нее устремлены невидимые глаза, когда она поднималась по ступеням. Золотисто-зеленый шелк платья ласкал ее бедра, в то время как она боролась с желанием подтянуть лиф, чтобы груди не вывалились наружу.
Она была в этом доме только однажды, в первые дни после аварии, когда привезла кое-какие документы из офиса отцу Цезаря. Тогда Сорча воспользовалась входом для прислуги, и ей было уделено всего двадцать минут. Девятнадцать из них она провела, запоминая юношеское лицо Цезаря на семейном портрете, висящем над камином.
Сегодня она приехала сюда как член семьи. Цезарь без промедления провел ее в ту часть особняка, где прошло его детство, и отыскал родителей в их личной гостиной.
– Сорча, ты помнишь моих родителей Хавьеро и Ла-Рейну?
– Конечно, – улыбнулась Сорча.
В качестве его личной помощницы она обращалась к ним, называя титул, а их ответное приветствие было механическим. Сегодня они оба взяли ее за руки и расцеловали в обе щеки.